Кропанье пошлостей – большое зло. Вы этого совсем не сознаёте.

                                                                                                           (Иоганн Гёте, «Фауст»)

Классики мешают развитию человечества. Мало того, что эти кичливые интриганы чрезвычайно сварливы и склонны к созерцательному пьянству при жизни, так даже испустив дух, они не могут успокоиться и продолжают преследовать потомков философским нытьём о несовершенстве мироздания. До глубокой старости корифеи всех мастей злобно плюются в окружающих желчными цитатами, которые, мгновенно покрываясь бронзой, на столетия погружают общество в уныние, праздность и пустые размышления о бессмысленности дальнейшего существования.

Жителям населённого пункта районного подчинения Трубный пакостил Карл Маркс. Его по-иезуитски двусмысленное «Бытие определяет сознание» развращало горожан и они, обречённо махнув рукою, списывали многочисленные пороки своего сознания исключительно на дурное влияние бытия. А точнее на самую отвратительную его грань – место проживания.

Как место проживания, Трубный был тесен, бесперспективен и несимпатичен, особенно ночью. «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город, и он пропал, как будто не существовал на свете». Ах, как хотелось бы мне, уважаемый читатель, начать своё повествование так же интригующе. К примеру, закрутив эпическое: «ночь чёрной тушей навалилась на город и, наслаждаясь своей непреодолимой мощью, душила его, смеясь над безнадежными попытками последних лучей солнца отсрочить исполнение приговора – день умирал». Или скромнее: «стремительным кавалерийским наскоком ночь овладела городом и уже без суеты добивала отступающие арьергарды света в тёмных закутках подворотен». Увы, но в Трубном смена суток происходила без такой вкусной для автора вычурности. Ночь прибывала в город строго по расписанию. Транзитным автобусом прокатив мимо корпусов градообразующего трубопрокатного комбината и покружив среди панельных пятиэтажек единственного спального района, она спешила дальше – накрывать, наваливаться, душить, а может даже и овладевать заносчивыми столицами, многолюдными мегаполисами или, по крайней мере, подающими надежы областными центрами.

Корреспондент местной газеты «Трубный зов» Иннокентий Сивокобылов ненавидел пресные ночи своего города с истовостью пятого прокуратора Понтия Пилата. На этом, собственно, сходство заканчивалось. В отличие от вечно путающегося в мистицизме и аляповатом плаще патриция, Иннокентий был материалистом и носил элегантную клетчатую «арафатку», равно любимую журналистами, бойцами добровольческих батальонов и уклонистами от призыва.  Ненависть Сивокобылова тоже имела причину сугубо прагматичную – захолустная атмосфера Трубного умерщвляла творческое либидо Иннокентия с эффективностью контрафактного алкоголя. Вот и сейчас ему, что говорится, не писалось.  Пристроив ноутбук возле картонной коробки с пёстрыми роллами, он натужно правил свой материал для аналитической рубрики «Между молотом и наковальней».

– «Народной» или всё-таки «мусорной»? – вслух размышлял Сивокобылов, облизывая пальцы после очередного пряного рулета. «Народной» звучало масштабнее и патриотичнее, «мусорной» пробирало бескомпромиссностью и радикализмом. Вспомнив вызывающе жирные щёки директора водоканала Пронькина, ум Иннокентия с отвращением отрыгнул ещё один мощный эпитет – «позорной». Все варианты были безусловно хороши, а потому, расставив их с понятной вдумчивому читателю очерёдностью, автор отстучал на клавиатуре: «Не этот ли недобросовестный служащий станет мишенью для позорной мусорной народной люстрации?». Удовлетворённо хмыкнув и добавив ниже текста творческий псевдоним «Иннокентий Фауст», Сивокобылов  навёл курсор на опцию «сохранить», но за спиной посоветовали:

– Для полного разоблачительного эффекта, я бы рекомендовал заменить «недобросовестный служащий» на «зарвавшийся чинуша». Бичевать, так бичевать. Вы совершенно правы, этот ваш Пронькин изрядный прощелыга.

Возникший из ниоткуда человек был худ, подозрительно представителен и лучился  зловещей доброжелательностью, присущей американским проповедникам и сотрудникам СБУ. Конструктивность правки болезненно кольнула самолюбие Иннокентия и, не нашедшись, что ответить, он буркнул:

– Вы к кому? Редакция закрыта. Если по поводу рекламы, то это завтра к Солонкиной. Вон за тот столик.

Гость не обиделся. Ёрнически приложив обе руки к сердцу, он фальшиво огорчённым тоном закудахтал:

-Ах, простите-простите. Что же это я… Вы совершенно правы, ритуалы нужно чтить, – и хамским, но совершенно невероятным способом с места вскочив на стол Сивокобылова, затрубил оттуда  пафосным речитативом:

Сомкнулись небеса, им до земли нет дела,

Скорби презренный раб  – печален твой удел.

Ты сам себя сгубил и дьявол прилетел

За новою душой, достигнувшей предела.

Не нужно тут ни серебра, не злата,

Душа писаки тлен, просроченный товар.

Обмен простой – душа на звук фанфар,

Овации толпы – достойная оплата.

Час наступил. Пади же на колени

Ничтожный пленник суеты и лени.

Своим пером ты тешил беса самомненья

И он пришёл на трупный запах вдохновенья.

   – По-моему, за исключением последней строчки, получилось прилично, – странный незнакомец спрыгнул на пол и поправил складки отливающего могильной чернотой костюма. – Или всё же заменить «трупный» на нейтральное «гнилостный», как Вы полагаете? Но предупреждаю, это полностью убьёт ритм.

«Командировочной хлыст. Причём изрядно подшофе», – понял Иннокентий, – «Наверняка, мент из областного управления. Ничего уже не боятся, реформаторы чёртовы». И, на всякий случай, решив не связываться с заезжей шишкой, переспросил:

– Вы кто, мужчина? Давайте я такси вызову.

Но тот, огорчённо вздохнув, закатил глаза под лоб:

– Воистину «не мечите жемчуга вашего…». Ладно, переведу с русского на примитивный – я  бес, прибыл за Вашей душой и у меня к Вам коммерческое предложение.

«Судья или депутат. Глумится, сволочь»,- затомился в предчувствии нехорошего Иннокентий, но, сохраняя лицо, строгим тоном предложил: –  Идите домой, товарищ. Мне помещение закрывать нужно.  Какой такой бес…

– Бес, молодой человек, это именно бес и ни что другое. «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла». Или, по-вашему, я похож на епископа? – человек в чёрном заразительно хохотнул, приглашая Сивокобылова присоединиться к веселью.  – Ладно, мой друг, хотите шоу с предъявлением мандата полномочий – получите,- незнакомец небрежно ткнул в пол изящной тростью, выполненной в виде человека, вздымающего в небо земной шар.

В тот же миг за окном редакции взорвалась Вселенная. Исполинская, в полнеба молния вонзилась в задрожавшую плоть земли, вдавив город в преисподнюю. Слепящий клинок из белого огня застыл на несколько бесконечных секунд и Иннокентию показалось, что сам дьявол насадил оливу Земли на гигантскую шпажку и, прищурившись, рассматривает, решая проглотить её или отбросить прочь небрежным взмахом кисти.

– Знаете, сам не люблю этого официоза и спецэффектов. Готический декаданс сейчас не в тренде. Ужасная пошлятина все эти средневековые штучки – кинжалы, черепа, стенания в клубах дыма под «Ameno Dorime». Вы, кстати, в чьём исполнении предпочитаете «Era» или «Enigma»? – словоохотливый пришелец заботливо тёр Сивокобылову уши, приводя корреспондента в чувство. – Вот решил нагрянуть к Вам по-свойски, так сказать, без галстука и фанаберий.  Но, люди стали ужасно подозрительны. Проблема «идентификации беса». Итак, молодой человек, приступим к заключению сделки?

– Приступим, – торопливо согласился Иннокентий, с опаской взглянув в окно. – А какой?

– Выгодной, мой деловой партнёр, весьма выгодной. Я брошу к Вашим ногам признание и успешную карьеру в обмен на такой пустяк, как Ваша душа. Предлагаю Вам новую жизнь, и не благодарите меня, не стоит. Я всего лишь скромный швейцар, открывающий  дверь к славе и богатству, – соблазнитель даже сделал шаг назад, словно опасаясь назойливых объятий признательности Сивокобылова.

Последний раз Иннокентия «партнёром» называл обаятельный молодец, с лёту втюхавший ему за 1000 гривен набор кухонной посуды «Gipfel-Stahlberg» (популярный бренд, 12 предметов, армейская нержавейка, тройное антипригарное покрытие, уникальная скидка), а потому Сивокобылов вежливо поинтересовался:

– А конкретнее можно?

– Вам можно всё. Вы позволите? – не дожидаясь ответа, гость взял в руки «Acer» журналиста и, приноровившись, воткнул свой мизинец в USB-порт. Оживший монитор засверкал в темноте редакции. На экране, с невероятной быстротой меняя друг друга, замелькали текстовые файлы, веб-страницы, фотографии и (тут бес поощрительно взглянул на смущённого Иннокентия), похабные ролики, удалённые с жесткого диска ещё в прошлом году.

– Замечательно! – резюмировал незнакомец, окончив процесс. – Я в Вас не ошибся. Поразительная гармония скупости слога и скудности мысли! Примите мои аплодисменты – квинтэссенция  безвкусицы! А безграмотность…- бес восторженно зацокал языком. – Амиго, Вас когда-то поймают учителя словесности и накидают по сопатке. На Вашем месте, я бы отважился на творческую эвтаназию.

– У меня всё лучшее на флешке хранится,- сделал попытку спасти свою репутацию Сивокобылов, но бес пренебрежительно махнул рукой:

– Я не проктолог копаться в Вашем литературном наследии. Здесь уже ничего не исправить: Господь – давай огонь и серу!  Кстати, а к чему такой амбициозный  псевдоним – «Фауст»? Вы знаете кто это?

– Жил такой, – туманно пояснил Сивокобылов. И, снимая все вопросы, с достоинством уточнил, – Давно.

– Тогда почему Иннокентий? – лез в душу доставала. – Вам бы, как ценителю старины, подошло благородное древнегреческое имя Неликвид. Только представьте – «Неликвид Фауст». Звучит! – и дух зла многозначительно посоветовал: – Мой друг, никогда не шутите с псевдонимами – они мстительны.

– Нормальный псевдоним, – огрызнулся репортёр. – И пишу, между прочим, не хуже других.

– Это другие пишут не лучше Вас, – парировал нечистый и отвесил учтивый поклон: – В каком жанре изволите творить, мэтр?

– Во всех,- Сивокобылов неуклюже поклонился в ответ. – В основном криминальную хронику веду.

-А-а, – собеседник продолжал веселиться, – Помню-помню. Это где «в результате оперативно-розыскных мероприятий»,  «в условиях усиленного варианта несения службы» и «совместно с приданными силами»  «решается вопрос возбуждения уголовного дела с классификацией правонарушения»?  Спартанский креатив нечищеных сапог? Дружите, небось, с оборотнями?

– Я… Да у меня… Вот, например… – мысли Иннокентия суетились в голове, как хряк перед убоем.

– Не тужьтесь, Кеша. К несчастью, я знаком с Вашим творчеством, а это само по себе требует моральной компенсации, – бес укоризненно покачал клиновидной бородкой. –  Сивокобылов – Вы бездарь, неук и халтурщик с амбициями. Ваша муза – уличная торговка, сующая прохожим Dolce & Gabbana прямо из клетчатой сумки.  Где, скажите мне, где в Вашей писанине художественная форма? Где хоть малейшие признаки изящной словесности? Где меланхоличная сентиментальность эссе и суровая правда репортажа? Где задиристая провокационность интервью и мудрая аллегоричность фельетона? Где виртуозность подачи, прорисовка образов, обычные диалоги, в конце концов? Где всё это? В чём мастерство и вкус? – выдержав трагическую паузу, оратор продолжил.  – Их нет, увы… Примитивизм изложения растоптал высокое искусство журналистики. И Вы – типичное дитя этого унылого мира, в коем столярное ремесло ценимо больше эпистолярного, – оратор величественно описал тростью широкий круг,  показывая, что под «унылым миром» следует понимать не скромность редакционного помещения, а всю скорбную суетность человеческой юдоли. – За ничтожные гроши Вы стругаете свои жалкие опусы и ещё смеете рассчитывать на признание. Его не будет, Кеша, не будет. Вы и умрёте, как ремесленник –  в утренней очереди за водкой.

Потрясённый мрачным пророчеством, Иннокентий хотел было уточнить детали, но нечистый сменил тему разговора:

– Надеюсь, Вы Интернет окучиваете?

– Я блогер,- с достоинством отбрил Сивокобылов, показывая, что захолустность Трубного имеет рамки приличия.

– «Спасибо, сэр. И родная мать не смогла бы утешить меня лучше», – явно процитировал кого-то гость. – Нам по пути, как говорил Сусанин. Шучу-шучу – это сказал Моисей, почтенный старик, между прочим. Так вот, ваш  «Трубный зов» хрипит и доживает последние дни, но не вините себя и не мните скорбно кепку.  Он был обречен с тех пор, как в газеты перестали заворачивать селёдку. Печатную прессу погубит не цензура, а полиэтиленовые кульки и в этом особый цинизм ситуации. Иннокентий, пишите больше в Интернет, и, если согласитесь на моё предложение, толпы хунвейбинов будут размахивать айфонами с Вашими цитатами.

Сивокобылов смутился, вспомнив немногочисленные комментарии под своей последней статьёй в блоге, где между доброжелательным «ниасилил» и критическим «кал» какой-то сукин сын написал обидное «автор упоротый Гурвинек».

– Бросьте утирать нос своими комплексами, – удивил дьявольской прозорливостью собеседник. – Камрад, хулителей нужно ценить, они самые верные читатели. Не разочаровывайте их, откройте душу для плевка. Создатель милостив, – бес иронически поднял бровь,- лишив человека способности создавать, он оставил в дар возможность гадить. Пишите и помните –  в Интернете рукописи не горят вовсе не по причине неуничтожимой силы искусства. Великому Кэшу начхать на качество материала и он равнодушно воскресит любую белиберду, не боясь обжечь себе руки. Социальные сети созданы для юркой пишущей рыбёшки, вроде Вас, а киты, запутавшись в них, дохнут  и белеют дряблым брюхом.

Бес пристально посмотрел на принтер и тот, торопливо заурчав, подобострастно изверг из себя листок с последней статьёй  Иннокентия «Кто разворовал Трубный трубопрокат».

– Ну что, весёлый человечек, – лукавый фамильярно подмигнул,- опусом со столь романтичным названием Вы разродились? Позвольте уточнить жанр?

– Журналистское расследование,- промямлил Сивокобылов в ожидании подвоха. Долго ждать не пришлось.

– Источник Вашего вдохновения, вероятно, бил из очистных сооружений.  Нашли загадку «кто разворовал трубопрокат» – да прежний директор, кто ещё. Но, тсс, я открою Вам страшную тайну, кто разворует его в будущем году – следующий директор. Кеша, Вы предсказуемы, как лицензионное соглашение «Microsoft». Где слалом интриги, пряный привкус скандала, напряжённое ожидание разоблачения? Журналистское расследование – это фэнтези, бурлящий поток полунамёков, парадоксальных суждений и безумных версий, не обременённых доказательствами. Обыватель ждёт не истины, а немытых инсинуаций. Так метайте их в него, как ниндзя сюрикэны, горстями.  Насилуйте реальность, притягивайте факты за уши, вяжите причинно-следственные связи в гордиев узел и тут же рубите его мечом своих домыслов.  К чему рыцарская дуэль оппонентов, писательское перо суют в бок при разбитом фонаре.

– А аналитика и эта, как её… статистика? – вспомнив наставления редактора, поинтересовался Иннокентий.

– Вы кто – неофит подпольной секты аналитиков-ортодоксов? Или, может, статистик-ваххабит? «Статистика знает всё»… Классики врут. Статистика – это продажная девка Кабинета Министров, а лучшая аналитика была написана на коробке свеч от геморроя в разделе «противопоказания». Расследование, конечно, приятно взбодрить цифрами и компетентным мнением. Но, где их взять? – нечистый интригующе замолчал, всем своим видом показывая, что хочет встречного вопроса.

– Где? – послушно не разочаровал Сивокобылов, списавший цифры для своего материала со стенда комбината  «Наши достижения».

– Вам помогут Независимый Эксперт и Собственный Источник, – вредный бес насладился глупым видом обманутого собеседника. – О-о, это два супергероя. Их никто не знает в лицо, но, поверьте, они в большом авторитете, поскольку никогда не ошибаются. У них самая горячая и достоверная информация. Вы можете описать благотворное влияние пятого ноктюрна Шопена на качество работы банкоматов и станете посмешищем. Но, стоит скромно добавить – «по мнению независимого эксперта» и на Вас будут ссылаться. А уже через год банкоматы всей страны, выдавая купюры, будут фальшиво бренчать эту меланхоличную тягомотину, за счёт вкладчиков, разумеется. Только совет – давайте эксперту грузинскую фамилию, сейчас это последний писк.

Дух зла взял со стола Иннокентия пачку «Winston» и, удивительнейшим образом вытянув из неё сигариллу «Harvest cherry», закурил. В воздухе запахло кипящей смолой и цветущей вишней.

– Признайте, Сивокобылов, Вы убогий сочинитель. Ваша, с позволения сказать, публицистика, явно не излив духовных бездн, а аналитика менее информативна, чем надписи в школьном туалете. Стащить что-то у других пробовали? Есть же Интернет, ну и черпайте чужую мудрость горстями и вёдрами. Перемешайте абзацы и выдавайте за своё.

– Но, это плагиат!

– Пустое, – нечистый выдохнул колечко душистого дыма в лицо Иннокентию. – Ваша простота хуже воровства. Гораздо хуже. А какие у Вас заголовки… Заголовок, мой друг, это мозговая косточка в борще. Вся соль материала в его названии – броском, наглом, гипнотизирующем, а текст лишь комментарии к нему.

– А вот Мустафа в брошюре «Как громче лаять псу демократии» утверждает…- Сивокобылов, по направлению редакции съездивший на мастер-класс известного журналиста, хотел привести подходящую цитату, но бес вдруг экспрессивно запел в верхнем регистре:

– «Мустафа Ибрагим, Мустафа Ибрагим – разбойники из преисподней клевещут. Алла-а. Алла-а. Алла-а-а-а»,- и, помолчав, печально покачал головой: – Великий Фредди попал в точку. Ах, мон шер ами, бросьте слушать шарлатанов. Библия, вот единственный достойный внимания учебник журналистики. Библия – это наше всё: репортажи, интервью, фельетоны, криминал, юмор. А какие военные очерки! Учитесь. Не без мелких подтасовок, конечно, но всё равно – это на века. А от вашей газеты пахнет кошками и прокисшей капустой. К Вам ещё стенающие читатели во сне не являются?

– Мы провинциальная пресса, – вяло поборолся за честь «Трубного зова» Сивокобылов. – У нас своя, преданная нам аудитория. Мы работает на ее вкус, пусть и не такой утончённый, но…

– Бросьте. Провинциальность прессы не означает заурядность мысли. Технологии давно убили провинциальность, а безжалостный Google сделал этой простодушной пейзанке контрольный выстрел за левое ухо.

– Ага, лучше бы он этот выстрел нашему редактору сделал. Совсем замучил своими придирками. И остальной народишко тоже дрянь, – пожаловался на коллег по цеху Иннокентий. – В таких условиях просто невозможно работать.

– Да, редакторы политесами не балуют, – пособолезновал бес. – Самодуры. А в чём проблема? Давайте, вываливайте свою страшилку про чёрного-чёрного редактора, который стащил статью у талантливого, но наивного корреспондента.

– Стиль ему мой не нравится. Говорит, из моих материалов яйца не выпирают. Выгнать грозится, а ведь мы с ним вместе начинали, – с готовностью наябедничал Сивокобылов.

– Ай да молодец,-  вместо сочувствия ночной гость восторженно прихлопнул тростью по столу. – Славно формулирует. Мой друг, стиль – это самый первичный из половых признаков журналиста. И не сердитесь на босса. Каждый редактор должен купить кулер, посудиться за опровержение и уволить сотрудника, с которым начинал. Так что, будущая жертва обряда обрезания штатов, без меня Вы совсем пропадёте.

– Попрошу без унижений, – несмело вспылил Иннокентий. – Метафоры, аллегории, образы… Я журналист, а не писатель. Я информацию даю.

– Ах, вот как. Недурная логика, – дух зла неприятно оттопырил губу. – По-вашему элементарные литературные приличия журналисту соблюдать не нужно? Значит, это пусть Андрухович грамотным будет?  Кто вчера накропал «незаконные бандформирования осуществляли свою преступную деятельность»? Кеша, бандформирования не могут быть законными,  кроме МВД, конечно. И деятельность у них именно преступная, а не благотворительная. А этот перл –  «губернатор, как истинный патриот своей Родины, выдвинул своего претендента кандидатом на свободную вакансию». Где Вы слышали про «занятую вакансию»? Или что, может быть патриот чужой Родины? Не говоря уже о том, что «губернатор» и «патриот» взаимоисключающие понятия.

– Тогда чего пристали, если я такое ничтожество? Почему именно я?!- уже всерьёз взбрыкнул обидевшийся Сивокобылов. – Ходит тут, известность предлагает с карьерой. Душу требует.

– Если не вкладываешь в дело душу, то не удивляйся, что за ней пришел дьявол. Душа умирает от простоя. Да и возвеличивать приятнее самых убогих. В этом цимес и красота игры, к которой так стремился один мой подопечный. У невежества всегда есть шанс, и даёт его сатана.

– Но, как это получится? Я стану лучше писать? Вы наградите меня талантом?

– Ну-ну,  спокойнее, – собеседник раздражённо поморщился. – Я не хожу по воде и не кормлю пятью фельетонами весь союз журналистов. Ваша душонка в обмен на великое таинство созидания – завышенный курс. Оставьте эти спекуляции профессионалам из Нацбанка, у них в последнее время неплохо получается.

Приподняв набалдашником трости подбородок собеседника, бес заставил Сивокобылова взглянуть в свои жёлтые глаза:

– Кеша, очнитесь. Вы что о себе возомнили: Джозеф Пулитцер, Юлиус Фучик, Соня Кошкина и Иннокентий Фауст – живительный укол адреналина в одрябшее сердце журналистики.  Это ваш Мастер, сноб и нытик, изуверски требовал «обещайте не писать плохих стихов», я же, наоборот, прошу – пишите. Пишите именно плохие – меня устраивает Ваша интеллектуальная анорексия. Я милостиво снимаю с Вас испанский сапог мук творчества, всё равно в алфавите слишком мало букв, чтобы создать что-то бессмертное.  В этом, партнёр, великий смысл нашей сделки – вы штампуете свою безвкусицу, а я занимаюсь её распространением. И поверьте, я заставлю подавать Ваш писательский фаст-фуд в лучших ресторанах. Да это и не трудно – котлеты нынче настолько плохи, что лишняя муха только придаст им пикантность. А Вы, – соблазнитель сделал многозначительную паузу,- Вы войдёте в журналистский истеблишмент, станете человеком богемы. Вы всплывёте со дна океана СМИ могучей жёлтой субмариной, мимоходом пуская на дно жалкие лодчонки конкурентов.

– Но, что писать? О чём?  Я не смогу, у меня не получится! – просипел Иннокентий

– Да о чём угодно. Примитив не знает формата и жанра. Логикой и принципами можете пренебречь. Спокойно плывите дальше в мейнстриме безвкусицы. Пишите обо всём и, я обещаю, любая чушь с брендом «Иннокентий Фауст» будет востребована и опубликована. Популярные издания столпятся в очередь за Вашей аналитикой о проблемах кролиководства в Австралии, а редакторы женских глянцевых журналов на коленях будут умолять отдать им эссе о тонкостях плетения прикроватных ковриков. Для Вас, мой суетливый сверчок, я приготовил весьма престижный шесток. И не забывайте, ко всему этому прилагаются такие милые пустячки, как приличные гонорары.

Нечистый  взял со стола скрепку и начал меланхолично чистить нею ногти.

– Вы, кстати, где сибаритствовать желаете? Домик в Испании? Не будьте тривиальным, выбирайте родные пенаты. Поверьте, кальянный дым отечества не менее приятен.

Иннокентий вскочил и, опрокидывая стулья, заметался  между столами:

– Но, нельзя ли иначе? Душу сберечь…

В ответ ночь предупредительно выстрелила раскатом грома.

– Иначе? Благородный дон отсыплет другому благородному дону гречки на халяву? Я не кормлю супчиком бродячих кошечек. Стыдитесь, мой друг. Халява – это скисшее молоко, которое иудейские царьки разливали нищим по праздникам. Ох, и давка там была… Кеша, я что, похож на иудея?

– Да уж не ариец,- с ненавистью прошептал Сивокобылов, чья толерантность, согласно национальным традициям, была слегка припудрена антисемитизмом.

– Благотворительность обанкротит бизнес, как шаровой вай-фай забегаловку возле школы. Далась Вам эта душа. Один мой клиент, священник с золотыми зубами, после исповедей паствы утешился тем, что ее вообще нет и быть не может, – бес поиграл желваками. – Ну, что Вы всё торгуетесь, душа моя. Простите за каламбур, но она действительно моя. Вы сколько лет в журналистике?

– Семь.

– Вот, – нечистый довольно хмыкнул, – вполне достаточно. А то расплакался тут, как корова перед танком. Кеша, Вам нечего терять – душа и так загублена окончательно. Журналисту не нужно продавать душу, он меняет её на корочки «Пресса». Наша сделка лишь формальная констатация этого факта, но, согласитесь, с весьма приятными  последствиями. Кстати, вполне заурядный типовой договор.

– Что значит заурядный? – Иннокентий, успевший возгордиться эксклюзивностью предложения  и достаточно высокой стоимостью своей души, даже расстроился.

Вместо ответа бес дунул на свою ладонь. Указательный и средний пальцы правой руки, негромко хрустнув хрящами, удлинились, превратившись в изящные палочки для еды. Подхватив ими последний ролл, служитель ада поднёс рулет к глазам Сивокобылова:

– Оцените шедевр кулинарии. Вы обоняете этот тонкий шпротный аромат? Посмотрите, как элегантно слипся жёлтый рис, явно взятый из вчерашнего плова, А соус… – искуситель восторженно причмокнул. – Какой изумительный красный васаби, насыщенный запахом горных травок. Кто этот волшебник восточной кухни, балующий жителей города столь изысканным деликатесом?

Лукавый перевернул картонную коробку и прочитал:

– Бар «Сакля самурая», – гомерический хохот потряс редакцию. – Ай да Арчил-сан, ай да сукин сын! Мангал-суши! А саке из мандаринов он не подаёт? – лукавый вытер выступившие на глазах слёзы. – Учитесь, Сивокобылов. Пока Вы, как юродивый, гремите тут ржавыми веригами сомнений, люди деньги делают. С моей помощью, разумеется, а иначе кто бы покупал это общежитие кишечных заболеваний.

– Как, и он…-   потрясённый Иннокентий икнул, подавившись своим удивлением.

Собеседник  кивнул:

– И он, и другие. Бизнес расширяется. В Китае, например, хорошо работать. Что им душа – буддисты, в реинкарнацию верят. Я и китайцы братья навек. Соображаете, почему везде ширпотреб «Made in China»? Ведь все знают, что это дерьмо с недельным сроком самоликвидации, а берут, – бес самодовольно крутанул тростью. – Нынче душа ходовой товар. Идёт и в розницу, и оптом, особенно во время выборов. Золотое времечко. Не поверите, лидеры партий совсем обнаглели – несут души списками, фамилии, подписи, всё чин по чину. Им говоришь «Мы работаем по индивидуальному контракту», а они «У нас партийная дисциплина. Всё утверждено на съезде». А потом сирые и убогие руками разводят –  и как мы таких избрали? Этот с вилами бегает, того венком прихлопнет.

– Подождите. Но, того, которого венком, – Сивокобылов предпочёл не называть имён, – его же…

– Феноменальный болван. Меня обмануть решил – нарушил условия контракта. Получить гонорар за ненаписанную книгу, это перебор, даже по моим меркам. А другие клиенты, наоборот, от порядочности страдают. Один слюнтяй впал в депрессию и честно предупредил:  «киевлянам нужно готовиться к земле». Вот Иуда! Хорошо, что всерьёз не приняли – по привычке шутом выставили, обсмеяли и забыли. А к чему им, собственно, готовиться? Тем более киевлянам.

– Да, уж,- злорадно поддакнул Иннокентий. – Киевлянам – это да.

К заносчивым жителям столицы симпатии он не испытывал и даже  хотел похвастаться, как умыл одного такого фрукта на литературном конкурсе «Пиши с нами, пиши, как мы, пиши лучше нас», но дух зла продолжил:

– Или Вы серьезно думаете, что без моей помощи мужик без голоса, но с надувными грудями может победить на Евровидении? Кстати, нацепить пентаграмму на голову в качестве неочевидной рекламы нашего бизнеса – его идея. Нет, люди искусства – это нечто особое,-  бес с видом сомелье вкусно пошамкал узкими губами. – С ними не скучно. Один мой партнёр, не без юморка парень, положил на музыку свои подростковые стихи – ещё в школе накропал этакую «барковщину» с намёком на нереализованные срамные фантазии. В результате, почтенные шестидесятилетние старушки по всей стране на своих юбилеях вместе с внуками дружно напевают: «А ты мне в Новый Год от сосны, от сосны мне…».

– Действительно, пошловато выходит,- удивился  Сивокобылов, до этого не замечавший столь необычных последствий создания глагола из двух прочих частей речи.

– А как я спорил с Казиком… Он тоже, вроде Вас, всё припадками неверия страдал: «Ох, я не смогу! Ах, дай искру таланта!». Напился, и, в пику мне, за полчаса какой-то квадрат намалевал. Думал, что на выставке селёдочными хвостами забросают, и он душу назад истребует за невыполнения условий договора. Наивный. Оказалось, что его квадрат – супрематическая работа, исследование базовых возможностей цвета и композиции, а Казик – основоположник.

Посланник ада, с присущим пожившим демонам умилением, закачался на волнах приятных воспоминаний:

– С одним даже пари заключил на души потомков по мужской линии. Театральный драматург – эстет, перья на шее, манеры, куртуазный матерок. «Разобьюсь, – говорит, – но премьеру провалю, и никакой контракт не спасёт». В сюрреализм ушел, маргиналов в труппу набрал, голые задницы со сцены зрителям показывал. И что Вы думаете – одни восторженные отзывы. Ах, какой тонкий намёк! Ах, какое своеобразие трактовки! Аплодируют и друг на друга смотрят многозначительно – а ты, мол, допёр? Сидели мы потом за рюмашкой «цекубы», так он всё стенал: «Деграданты! Умерло высокое искусство! «Помним, любим, скорбим». Голый зад – это всего лишь голый зад, а не психологический конфликт и нестандартное прочтение. «Сильпо» не водкой, а галоперидолом должно торговать. В литровых бутылках и на берёзовых почках».

– Так значит, они все просто продались? А мы лебезили перед ними – таланты, гении, нравственные авторитеты. А я всегда подозревал, я чувствовал, что…- рванув на шее «арафатку», Сивокобылов подбежал к открытому окну и не узнал местечковой выхолощенной ночи. Она уже не бежала мимо впопыхах. Напитавшись неведомой силой, ночь владела всем. Казалось, тьма, нагло скалясь ухмылкой полумесяца, воцарилась навсегда, намертво приколотив к небосводу свой чёрный саван потёртыми блеклыми звёздами. Обернувшись, Иннокентий закричал:

– Но, так же нельзя! Это…

– Так нельзя? Бинго! –  перебил слуга ада, прищёлкнув пальцами. – Дух зла пылким поцелуем разбудил уснувшую совесть журналиста-халтурщика? Давайте, принцесса, вылезайте из своего хрустального гроба, теперь я должен на Вас жениться. А редактора посажу куклой на капот нашего свадебного «кадиллака».

Бес взмахнул тростью, и окно захлопнулось, хрустнув  опавшими жалюзи.

– Ну-ну, давайте без фальшивых истерик, Сивокобылов. Не посыпайте голову пеплом, в наше прагматичное время его примут за перхоть. Вы решили стыдливо пококетничать, вместо того, что бы реализовать выплаканные в подушку мечты и занять достойное место в журналистской пищевой цепочке? А ведь плата – всего лишь душа. Соглашайтесь, и Вашу газетёнку будут распространять принудительно и продавать грузовиками. Ваш блог зависнет от толп посетителей, как при DDoS-атаке. Или хотите, Вас позовут спикером МВД и, кроме паспорта, Ваши широкие штанины будет оттягивать пухлое портмоне с визиткой начальника ГАИ. Постойте, а, может, Вы предпочитаете работать на телевидении? – предложил искуситель тоном официанта, раскручивающего посетителя на последний грош. – Рекомендую, это наше фирменное блюдо. Волшебная Страна Оз, где города строят из изумрудов, а гонорар нарезают ломтями. Сивокобылов, Вы проглотите ломтями?

Иннокентию ужасно захотелось глотать только ломтями. Его голова кружилась. Сладостные мечты, словно пьяная стриптизёрша, бесстыдно извивались в обоих полушариях мозга. В ушах ангельским хором звучала мелодия заставки нового шоу «Вечер з Сивокобыловым». Ветерок от перелистывания опасно твёрдых страниц глянца «Фауст-style» нежно ерошил волосы. Упоительно кожаный запах редакторского кресла раздувал ноздри, а глаза слезились от молний фотовспышек и красочных разворотов с его улыбающимся лицом.

– Ну что, готовы стяжать славы и сопутствующего злата? Так и быть, возьму Вашу душу, несмотря на изношенные фибры. Решайтесь, Сивокобылов, хватит уже кочевряжиться. Что вы люди за существа… Сперва высокомерно пнут мурчащее и лезущее на руки счастье, а после оставшуюся жизнь ноют: «с тех пор всё тянутся передо мною кривые глухие окольные тропы». Не будьте дураком. Сейчас я развернусь и просто уйду, а уже завтра Вы запишетесь в кружок деревенских сатанистов и будете резать щенков на кладбище, призывая меня вернуться.

– Я не знаю! Не знаю!

– Тогда прощайте, глупый адепт чучхе. Опирайтесь и дальше на собственные силы, – бес неторопливо пошёл к двери. – Только помните, верх Вашего успеха – рецепты блинчиков с ежевичным сиропом в рубрике «Хозяюшка». Или Вы предпочитаете стать звездой в разделе некрологов?

– Постойте, – Иннокентий сорвался на крик. – Постойте же! Я согласен! Но, у меня одно условие – «джинсу» писать не буду, – и, обозначив последний нравственный рубеж, корреспондент обессилено стёк на стул.

– Понимаю, у журналистов собственная гордость, – остановившись, дух зла засочился сарказмом. –  А интервью у мэра кто брал? Со  злободневными вопросами, составленными его же пресс-службой?

– Я не за деньги!

– Вот именно, даже не за деньги – за визитку. Кеша, Вы банальный жлоб. Пачкать за «вхож и рукопожатен» – дно профессионального падения. Как говорил Командор, лицемерные рукопожатия ведут в ад, – нечистый многозначительно опустил глаза, напоминая собеседнику адрес. А затем холодно разрешил: –  Ладно, «джинсу» можете не писать. Всё равно  не Ваш уровень, тут тренированные мозги нужны. «Джинса» – это высокое искусство совращения, сродни пикапу. Нужно уметь разом трахнуть сознание широких масс, а не лезть к ним с робкими слюнявыми поцелуями. «Джинсу» он писать не будет…  Ну и аллилуйя. Такой напишет, только в тапки хозяину нагадит.  Итак, мы договорились?

Сивокобылов быстро кивнул:

– Да. Только, ещё последний вопрос – зачем Вам это всё? В чём конечная цель?  Ответьте, ради всего свято… – Иннокентий осёкся.

– «Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!», – непринуждённо рассмеялся бес. – Да не смущайтесь – сатану оскорбляет вера, а не формулировки.  Конечная цель?  Вам не понять, мой друг. Да и зачем смертному вникать в такие мелочи, как энтропия созидания или формула полураспада морали. Незнание – благо человечества, вот и несите дальше свой крест на груди, а не на спине. Но, честно предупреждаю – «Чу! Сзади зубами скрежещет Великая Пустота!».

Маловразумительный ответ дал понять, что в ближайшее время и лично его неприятности не оседлают, а потому  Иннокентий встревожился  по другому поводу:

– Контракт кровью нужно будет подписать? – журналист поёжился, представляя негигиеничную свирепость предстоящей церемонии.

– «О кровь, ведь ты особый сок…». А копыто на сургуче оттиснуть не потребуете?- дружелюбно сострил компаньон. – Декларации, договора, идентификационные номера и прочую тягомотину оставьте святошам из налоговой. Мы доверяем своим клиентам, – и бес, по давней купеческой традиции, просто протянул компаньону руку.

* * *

Трель телефонного звонка разнесла мозг Иннокентия разрывной пулей, ещё долго визгливо рикошетировавшей в черепной коробке. Постанывая, он расклеил веки и, не отрывая от стола головы, обессилено посмотрел по сторонам.  Тусклое утро угрюмо вываливало в окна редакции серый свет и он тягучим бетонным раствором потихоньку заполнял помещение.  Споткнувшись взглядом о пустую коробку из-под суши, Сивокобылов понял: «Отравился. Ну и гад, этот Арчил. Мы его рекламу на «витрине» аршинными литерами публикуем, а он, значит, дрянь всучил. Ладно, попомнит ещё – в следующем номере разделаю, как Бог черепаху. Уже и заголовок для фельетона есть – «Палач из общепита». Или у него не общепит? Тогда, «Повар-зло». Господи, тошнит-то как. И галлюцинации эти. Нет, точно отравился».

Телефон всадил в голову ещё одну очередь разрывных, и, что бы прекратить пытку, Иннокентий снял трубку.

– Алло – редакция? «Трубный зов»? – спросила трубка чувственным тембром блондинки.

– Да,- Сивокобылов знал, что к такому голосу в нагрузку всучивают эталонной длинны ноги.

– Мне нужен Иннокентий Фауст, – тембр добавил нежности и соблазнительно забросил ногу на ногу.

– Я слушаю, – задорно чеканя шаг поротно и повзводно, гормоны Сивокобылова уже шли церемониальным маршем, возвращая его к жизни.

– Это с телевидения беспокоят, Центральный Национальный. Мы заинтересованы в сотрудничестве, и я уполномочена обсудить условия,- тембр бесстыдно полез Иннокентию в штаны. – Надеюсь, договоримся. Нам есть, что предложить.

     Владимир Батчаев